Из рассказов военных лет

  Много можно сейчас услышать рассказов тех и о тех, кого так или иначе затронул плен. Вот и о моих односельчанах подобные рассказы.

  Родственник моей матери Дмитрий Дмитриевич Фролов – уроженец деревни Веригино Волоколамского района Московской области – был мобилизован в начале войны, в октябре 1941 года попал в окружение под Брянском и затем в плен. Колонну военнопленных, измождённых и обречённых гнали через деревню (село). Дмитрий был среди них. Жители села стояли вдоль дороги и взорами разыскивали своих родных и знакомых. Вдруг какая-то женщина с плачем кинулась к Дмитрию с криком: «Сынок!». Тот и слова не мог сказать. Немецкие конвоиры не знали, что делать, а женщина тем временем увела Дмитрия в дом, говоря: «Это мой сын, мой сын». Пленных угнали дальше, а Дмитрий остался в доме у своей спасительницы, сын которой, как выяснилось, тоже воевал и, видимо, чем-то был похож.

  После пережитого пришлось лечиться, приходить в себя, а к зиме бывший пленный подался к партизанам – на Брянщине их к тому времени было немало. В 1943 году снова вернулся в ряды регулярной армии, где и провоевал до конца войны.

  После войны работал в Москве, в области науки, имел учёную степень. Свою спасительницу не забывал и часто навещал. Сын её тоже остался жив.

  Из ряда слышанных рассказов можно сделать вывод, что, во-первых, немцы крайне жестоко и наплевательски относились к пленным, позволяя им умирать от голода и лишений, прибегая к массовым убийствам, а во-вторых, тоже видимо в рамках наплевательства, бежать из плена, по крайней мере в 1941 году, было весьма просто.

   Например в нашей деревне Большое Стромилово Волоколамского района и в соседних селениях в период оккупации появилось немало бежавших из плена советских военнослужащих. Местные жители охотно их принимали, прятали от немцев. Было и так – бежав из плена, пробирались к себе в деревню, как наш односельчанин Пётр. Он угодил в окружение под Вязьмой (предположительно). Шёл лесами вслед за наступающими немцами, и на 3-й день оккупации вернулся в деревню, к семье. И сразу по возвращении поставлен был деревенским старостой – согласился на просьбы односельчан, желавших иметь старосту спокойного и безвредного, а ещё может быть из страха повторить участь мужика из соседнего села, тоже пришедшего из плена и застреленного немецким офицером. Всё время оккупации был тих и незаметен, административные дела перепоручал какой-то деревенской женщине, в реквизициях тоже не участвовал. В день освобождения, 19 декабря особистами был куда-то увезён и исчез бесследно. Семья, правда, не пострадала.